О том, как информационное оружие помогает тоталитарной системе управлять обществом, о переписывании памяти, мотивации палачей, о людях потребностей и доносах рассказывает религиовед, философ, писатель И. Козловский (на ФОТО). Это 1-я часть большого разговора с ученым, который находился в самой страшной тюрьме оккупированного Донецка — на заводе «Изоляция».
— Ощущали ли вы предпосылки войны?
— Что будет война — вряд ли такие мысли приходили. Никаких сепаратистских настроений в Донецке не было (были несколько городских сумасшедших). Хотя, начиная где-то с нулевых, я фиксировал вползание «русского мира». Это было заметно в культуре. Культурная экспансия – признак того, что мы находимся в зоне интересов России, которая вкладывает большие ресурсы. И это не только представительство, но и влияние. Например, через УПЦ МП – мы помним, как В. Нусенкис не только строил храмы на своих предприятиях, но и вкладывал средства в издание различной литературы. Это и открытие в библиотеке им. Крупской фактически центра «русского мира». Это и появление людей, которые говорили мифологемами идеологии «русского мира»…
Регион находился под влиянием «ПР», которая не занималась созданием интеллектуального пространства. Их интересовали более приземленные вещи — грабеж региона.
И вся эта ситуация не находилась под пристальным вниманием ни местной, ни центральной власти. Но то, что возможна война… это не укладывалось в голову.
— До вашего пленения в т.н. «ДНР» вы открыто и смело делали заявления в поддержку Украины. Вы понимали, что рискуете? Ожидали ареста?
— Не ожидал, но понимал. Осознавал, что должен звучать голос, который анализирует происходящие события и имеет право на точку зрения. Мы научены, конечно, в Советском союзе, прятать мысль внутрь себя и фильтровать вовне. Это трагично для человека, для личности, для внутреннего мира. И поэтому я сознательно принимал решение говорить то, что соответствует понятию аутентичности. Мы часто говорим об идентичности, но я всегда добавляю еще аутентичность.
Для меня аутентичность – это правдивость. Ты внутренне и ты вовне – должны соответствовать, и это непросто, это создает дискомфорт в условиях тоталитарного явления, которое там образовалось в результате оккупации.
Это был определенный риск. И потом, уже находясь в подвалах, узнал, что за мной была «наружка».
— Вы достаточно долго прожили в СССР. Многие сравнивают происходящее в Донецке сейчас с 1937 годом. Справедливо ли это сравнение с т.з. преследования за инакомыслие?
— То, что там происходит, это не столько СССР, сколько воспроизводство своих мифологических представлений о Советском союзе. В миксе, который они создают, намешано многое. Но, если говорить о преследовании за инакомыслие, классически подходит пример 37го года.
Один из тех, кто меня пытал (я его не видел — был мешок на голове), говорил: «Мы — наследники НКВД, МГБ, КГБ». Гордились этим.
И это значит, что система, начиная с мышления конкретных людей, которые являются палачами, и, заканчивая организацией, построена по тому же принципу – где человек (неважно виноват ли он, или не виноват) – он становится лишним. Кто-то по тем причинам, что у него «отжимают» имущество. А кто-то лишний потому, что на него написали донос.
Им нужен «урожай». А если наталкиваются на человека, который имеет убеждения, для них это праздник.
Потому как «вскрывают врагов молодой республики». Смешно, если смотреть со стороны. Но жутко, когда находишься внутри. Я знаю случаи, когда человек просто говорил, что при Украине было лучше, и попадал в зону интереса т.н. правоохранительных органов. Они воссоздают свой миф безнаказанности по отношению к палачам. Это говорит об их ограниченности и патологичности. Много там патологических элементов. Но есть и люди, вынужденные (каждый по своим причинам) пойти в те органы. Но в целом за создание той системы они разделяют вину.
— Вы еще «провинились» перед «республикой» тем, что воспитали учеников, которые проявили себя, как сильная проукраинская общественность. Так ведь?
— Да, это было в доносах. Доносы были своеобразные. Один я услышал во время пыток. Затем, когда знакомился с толстым «делом», увидел еще обширные, обстоятельные и аналитические доносы. Люди, которые их писали, сознательно готовили этот материал. И там был такой момент — что я могу влиять, могу воспитывать в инакомыслии. И действительно — практически 100% моих учеников заняли активную проукраинскую позицию.
— А в то же время в Донецком национальном университете, где вы преподавали (наряду с Институтом информатики и искусственного интеллекта), была серьезная пророссийская тусовка преподавателей. Ощущали ли вы себя инакомыслящим в довоенном Донецке?
— Если говорить о периоде независимости Украины, в первый раз я с этим столкнулся, работая начальником отдела по делам религии Донецкой области. В конце 90-х вышел конфликт с губернатором В. Януковичем, который считал (по своей наивности), что есть только одна правильная церковь и все должны ей подчиняться. Когда же я отвечал, что существует закон, который один для всех: все церкви одинаковы… Вот тогда появился первый донос. Митрополит Донецкий и Мариупольский Иларион написал много текста – о том, что я учу православных относиться с любовью к свидетелям Иеговы, к протестантам, мормонам, и так далее. И вот меня спрашивает Янукович: «Правда?». Я ответил, что вообще-то это Иисус Христос призывал любить. Даже врагов, а они не враги. После чего…
Меня вызвали в СБУ и сказали: «Мы, конечно, все понимаем, но вас заказал Янукович. Нужно что-то найти. Вы отстаиваете не ту линию, а мы люди подневольные».
Ничего найти не смогли, и тогда распоряжением Януковича ликвидировали мою должность, и я полностью перешел на научную и преподавательскую деятельность.
Потом был еще момент во время Помаранчевой революции. В Донецком институте искусственного интеллекта мы ее поддержали активно, с нашими студентами. И тогда к ректору пришли из СБУ с «наездом». Тем более, что мои студенты вышли с оранжевыми ленточками… Был скандал. Но я спокойно относился, понимая роль и значение людей, которые в тот период были у руля донецкого региона. Многих из них знал лично, и они не были для меня лидерами мнений.
— Сейчас в Донецке можно и жизнь потерять за инакомыслие. Начать транслировать мнение — равносильно пойти на самопожертвование… Были моменты в плену, когда вы сожалели? Думали, что, может, и не стоило геройствовать?
— В доносах был период бОльший, чем период оккупации. Там была описана моя позиция в иные эпохи. Я ведь один из тех, кто основывал казачество украинское, и моя позиция была видна. Плюс наш донецкий майдан… Потом был молитвенный марафон межконфессиональный, потом и межрелигиозный… Я был участником. И когда все пасторы выехали из Донецка, мы перешли в подполье. И я оставался единственным мужчиной, проводил этот марафон до ноября 2014… Эти моменты биографии были зафиксированы. Там фиксируют не только инакомыслие в период оккупации, собирают информацию в отношении человека: кем был до войны, какую может представлять для них опасность. Я, конечно… Может, это моя вина? Или сложность, которая привела к этому?.. Мне пришлось там оставаться, в оккупации, из-за того, что мой сын со сломанным позвоночником лежит… И мне было сложно вывезти его в горячую фазу. Я планировал вывезти, когда станет потише, но ситуация опередила…
— На консерватории сбили памятную доску о том, как Донетчина пострадала от репрессий. Процветает сталинизм – и в т.н. «ДНР», и в России. Они там ГУЛАГ хотят построить? Почему людям, которые остаются в «ДНР», это нравится?
— Не скажу, что нравится. На оккупированных территориях есть люди с разными позициями. Есть люди, ориентированные на РФ. Есть люди, которые ждут Украину… А есть люди не ценностей, а потребностей. Для них важно выживать, и им все равно — какая власть. Главное, чтобы был мир, и чтобы было определено будущее – пенсии, работа. Пусть и нищенская, но стабильность. И их в какой-то степени можно понять. Это во многом люди, выросшие в Советском союзе, люди привыкшие приспосабливаться к любым условиям. Желательно, чтобы были открыты кафе, чтобы можно было купить еду, и было за что. В большинстве своем это люди инфантильные. Это когда человек не осознает до конца себя, своей идентификации, и не берет ответственности за свою жизнь. Он ждет, что что-то изменится…
Люди ждут светлое будущее, как коммунизм – забывая, что жизнь проходит сейчас, и в этой жизни ты несешь ответственность. Твоя позиция, твои решения влияют на твою жизнь.
Таких людей много везде — и в Германии, и в Штатах. А в нашей ситуации люди еще и так воспитаны — привыкли ждать лучшие времена… К сожалению, это большой процент. Нет критической массы ответственных, и потому происходит то, что происходит…
В России люди оказались под несколькими колпаками – с одной стороны это правоохранительная и военная система, с другой стороны информационный ресурс. Империя работает по принципу унификации – создания однообразного, монолитного состояния в сознании людей, для этого брошены разные ресурсы, начиная от репрессивной системы и заканчивая информационной.
Я постоянно говорю о деоккупации сознания. И не случайно – потому что сознание человека определяет его жизнь (как он видит, как он умеет рефлексировать, ставить вопросы). К сожалению, наблюдаем в современном обществе такую картину: люди не умеют ставить вопросы в отношении своей жизни. Ставить вопросы – это искусство рефлексирования.
Просыпаясь утром, люди смотрят в свои гаджеты и видят ответы. У них еще не сформулированы вопросы, а там уже есть ответы. Информационный ответ — это же не есть знание. Информация – это инструмент влияния. Мы можем подавать ее под определенным углом, можем подавать фейковую, можем использовать, как оружие — что-то выпячивая, либо недоговаривая. А человек думает, что это его мнение, искренне верит, что это знание.
Чтобы это стало знанием, он должен поставить вопрос, найти источник, проверить информацию… А это труд, а человек ленив. А если при этом человек еще и не берет ответственности (потому что у него уже есть продукт – зачем же делать усилие)? Это и создает тот самый необходимый для тоталитарной системы феномен, который позволяет этой системе управлять людьми при помощи информации.
И людей в «ДНР» можно поддерживать обещаниями в т.н. светлое будущее. Тем, кто желает жить в России — раздать паспорта, и сказать: ты будешь жить в России, ты часть российского пространства. Это как некая сказка, аналогично тому, как бабушка и дедушка стремились к коммунизму.
Но человеческое сознание пластично, и может меняться… Да, мы жили в Советском союзе, но 30 лет живем в независимой Украине.
У части людей сознание осталось оккупированным нарративами и мифами СССР, но у многих изменилось. Мыслящий человек видит изменения. Сравнивая, человек способен делать выводы. И тогда он освобождается. Ответ на правильно поставленный вопрос освобождает. А ответ – это ответственность.
И это важно, когда мы говорим о сознательном выборе. В большинстве случаев у людей выборы не сознательные, а навязанные…
— Но если это свойственно всем – не трудиться над вопросами, не брать ответственность – почему же именно Донетчина и Луганщина пострадали. Кто виноват?
— Мы, как люди мыслящие, осознаем, что недостаточно работали. Это не осознание вины, это усиление ответственности сейчас. Ты не можешь изменить прошлое, но можешь делать усилия, чтобы изменить будущее. Делать усилия более продуктивно и интенсивно.
Да, этот регион оказался на дороге — когда РФ пыталась пробиться к Крыму. С другой стороны – учитывая, что этот регион долгое время находился на откупе у местных олигархов, которым центральная власть отдала регион, не вмешиваясь и не влияя на ментальность…
…Центральная власть фактически создала феномен. Людей без ориентиров национальных и государственных. Людей без ответственности за свой дом.
Даже если ты не сторонник Украины, ты должен сознавать, что война бесследно не пройдет, а для России не нужны твои заводы, твой регион – случайный. Но для этого нужно было думать, а люди эмоционировали…
Я встречал людей, которые брали в руки оружие. Я был с ними в колонии, меня бросали к ним в камеры. Один человек рассказывал, как захватывал Макеевский исполком: «Ты понимаешь, профессор (такое у меня было «погоняло»), нам позвонила братва из России: нужно подключиться к процессу». Они вошли в кабинеты, разворовали. «Там немерено было денег», — радостно говорил он мне.
Большой процент участников так называемой «русской весны» оказался в тюрьмах. Эта весна вскружила им головы, они испытали звездный час. Как мне один рассказывал: «Кто я такой был у себя на Текстильщике? А когда взял автомат, я стал первый парень». И вот этот хмельной момент безнаказанности — когда ты можешь мародерствовать, а тебя за это хвалят, и ты становишься на вершине жизненного успеха… Этот хмель долго не проходит. Им подвозили наркотики. Они могли забирать у людей имущество. И человек, который мне об этом рассказывал, нашел на себя рациональное обоснование: «Это было не мародерство, это были трофеи».
И вот теперь в «ДНР», точно так, как они сбивают памятные доски и барельефы… Так же они зачищают и участников первых событий, которые портят картину. Там нужно переписывать даже недавнюю историю. Нужно показать, что в 2014ом было восстание честных тружеников, а не уголовников и наркоманов.
Переписывание истории и создание нового мифа – это задача, которая там стоит. И в том числе правду об СССР зачищают, возвращаясь к нарративам: Сталин – хороший, никаких репрессий не было.
Этот момент избирательности памяти, отсутствие культуры памяти, приводит к созданию нового/старого явления, построенного не на реальном Советском союзе, а на препарированном и дезодорированном мифе о Советском союзе.
— И как объяснить этот странный процесс: еще в 2015 году в т.н. «ЛНР», конкурируя между собой, одни «герои новороссии» «зачистили» других. Как, например, убийцу и палача Беднова. А сейчас там появляются псевдо документальные фильмы, которые уже рассказывают об убитом Беднове, как о герое. Как же можно забыть то, что было всего 5 лет назад? Чем это объяснить?
— В первую очередь информационным оружием. Мы живем в период информационной глобализации. Информация — один из главных инструментов влияния на психику.
Память имеет свойство постоянно создавать мифы, и миф часто бывает сильнее самой истории – это давно известно ученым. Идеология может изменить рассказ, выделив позитивные качества. И таким образом можно переписать не саму историю, а память о ней.
И в любые времена это будет работать. Все зависит от того, насколько этот рассказ сформулирован так, что затрагивает вас, совпадает с вами, вызывает у вас реакцию. Многие люди реально видели негативные явления, но у них возникает слепое пятно на это негативное явление. Они находят оправдания. Как мне уголовники говорили: «Это не я такой, Профессор, это жизнь такая».
Момент необходимости подтвердить свою точку зрения играет огромную роль. Человек будет отыскивать ту информацию, которая совпадает с его мнением.
После того как меня пытали, я много рефлексировал: ну почему они это делают с такой страстью, меняя друг друга? И я понимал, что через тело — хотели сломать тебя внутреннего, сломать твое достоинство. Чтобы ты стал похож на них.
Конечно, были там и ФСБшники, но в основном пытали местные предатели, которые раньше служили в донецкой милиции и СБУ. И для них ты — вызов. Почему? Ты почему-то не предал, а они предали. Им крайне необходимо, чтобы ты оказался таким, как они.
— Вы думаете, в глубине души они осознают неправоту?
— Абсолютно. Они осознают, что перед ними невинный, и они осознают, что не правы, и стараются врать себе. Почему их так радует, когда кто-то соглашается, чтобы его записали с признаниями? Если человек признается, что он экстремист, им легче.
Человек выносит себя на суд совести, так или иначе. Человек пытается оправдать себя: «Нас предали, нас кинули, что мне оставалось делать?». И дальше человек рационализирует: «Мы все такие».
Даже пытками человек глушит свою совесть. Потому что, когда происходит насилие над другим, в кровь выбрасывается огромное количество нейромедиаторов, возникает состояние внутреннего опьянения. Власть над кем-то и страдание кого-то у патологического человека вызывает состояние опьянения. И это тоже… обезболивающий момент совести.
Человек бьет потому, что понимает: в противном случае придется признать, что все не так… Хотя есть люди, которые сожалели, я видел и таких. «Ну а что уже сейчас? Оказался частью процесса. Круговая порука. Все пошли, и я пошел. Не думал… Эмоции…». Встретил одного человека из России – интеллигентного, творческого. Спрашиваю: «Ну ты-то понимаешь?». Отвечает: «Не поверите, какая там пропаганда. Искренне ехал защищать».
А был еще человек из Хабаровска: «Там у нас одни китайцы уже». «Но ведь это твоя земля – защищай. Почему ты приехал в Украину?». «Ну здесь тепло, хорошо, у вас в троллейбусах телевизоры». Вот такая дичь. Которая стала трагедией для целой страны, не только для региона.
— Какие уроки мы должны для себя вынести?
— Мы должны понимать, что создание политической нации и национальная идентичность — это не узко этнический момент. Идентичность означает тождественность, соответствие, совпадение с ответом.
Ты сделал вывод: я гражданин Украины, и дальше несешь ответственность! Надо научить людей брать на себя ответственность. И мы должны работать над тем, чтобы деоккупировать сознание, наполнять его знаниями и навыками, а не информацией. А значит и глобально менять политику национальной идентичности, работать над исторической памятью, над культурой и политикой памяти. И понимать, что будущее надо делать сейчас — не ждать светлого будущего, а делать усилия, чтобы это будущее прорастало сейчас, здесь.
А начинать нужно с простых вещей. Полтора миллиона переселенцев на территории благословенной Украины. Травмированных войной, которая идет 8-й год. И что сделано для этих людей? Минимум миниморум. Это вызов для украинской нации.
Если мы не научимся правильно относиться к людям, которые рядом… Если мы не научимся правильно относиться к тем, кто требует помощи… Мы долго не выйдем из этой катастрофической ситуации.
Нам необходимо учиться тому, что продекларировано в названии Революция достоинства. Достоинство — это зрелость. Как вернуть это достоинство человеку? Человек достойный – он может не только уважать себя, но и созидать вокруг себя атмосферу достоинства. И это будет тот самый необходимый шаг в будущее.
(Окончание следует…)